Архив выпусков

А помнишь, как мы в первый раз увиделись? Ну, когда ты пришла ко мне в школу ругаться? Я тогда твоему обалдую двойку поставил и в дневнике написал, что он дятел, помнишь? Ох, и пилила меня завуч за это слово… — Вы, — говорит, — Никанор Никодимович, университет закончили, пусть физмат, но все-таки. Неужели Вам не читали педкультуру? Я ответил, что меня больше возбуждала история КПСС, на что она кавалерийской походкой к себе потопала, пообещав на прощание "этого так не оставить". И как только она умелась в свое прекрасное далеко, тут ты. "По какому праву Вы смогли, на каком основании Вы себе позволили, нежная душа маленького человека, ранящие эмоции юного возраста...". Ты меня минуты за полторы достала больше, чем вся администрация нашей школы вместе взятая, да еще в критические дни. Я, конечно, объяснил, что мы не на корриде и пиджак у меня не красный. И что у нас в школе вовсе не филиал международного суда в Гааге. Ну а что, если бы я твоего оболтуса зайчиком назвал, он разве от этого перестал быть дятлом? А потом, помнится, я что-то такое отмочил: "Лично к Вам, мамаша, у меня претензий нету, лично Вы мне даже нравитесь. Я могу Вас даже поцеловать и даже в одностороннем порядке". Я тогда удивился, что ты меня самого после этого дятлом не назвала.

А ты не забыла, как мы с тобой встретились в новогоднюю ночь у елки? Я тебе тогда еще на ногу наступил, а потом на вальс приглашал, а ты отказала, помнишь? Ты, наверное, потом сто раз об этом жалела? Я тогда твою подругу так кружил, что ей все завидовали. Потом, правда, она всю водку у меня в доме выпила. Я утром как увидел, чуть не расплакался.

А помнишь, как я тебя на улице встретил, у валютника, ты десять долларов меняла. Я тогда снова тебе насчет целоваться намекал, а ты сказала, что я себе неправильно спорт выбрал. Типа лучше бы я занимался греблей на байдарках вместо приставать. Я тогда сильно обиделся. Хотя, если честно, именно тогда мне перехотелось целоваться с тобой только в одностороннем порядке и я пригласил тебя на свидание, помнишь?

Да, каюсь, опоздал, на тридцать четыре минуты опоздал. Но зато ты была в восторге от моего подарка, я точно помню. Как ты держала за веревочку желтый воздушный шарик, на котором я фломастером нацарапал такую выгодную цитату из Леви: "Любовь измеряется мерой прощения". Ты простила. Шар, правда, улетел. Чем они их надувают, интересно, гелием, наверное…

Слушай, а помнишь, как мы с тобой к родителям твоим ездили? Ты до сих пор, наверное, теряешься в догадках, как дело было. А ведь меня твой папик сам тогда на кухню поманил, я-то думал у него там заначка. А он решил отношения выяснить, строго так спрашивает: "Ты, Никанор, жениться думаешь?". Я честно ответил, что нафиг надо. Он подумал, потом выдал: "в принципе, я тебя понимаю". Так что мы с ним вовсе не поссорились, как ты с мамой подумали. Подрались — да, но ссоры не было, точно тебе говорю.

А помнишь, у тебя на дне рождения? Нет, мне не стыдно. Да, у тебя серьезные коллеги, да, их нужно уважать. А что я, против? Нормальный тост, чего ты! "Дорогие друзья давайте встанем, давайте скажем нашей несравненной хозяйке огромное мерси за теплый уютный прием, за этот шикарный и вкусный стол, за ее чудный нрав, красивые карие очи, теплые губы и гибкий стан. Давайте встанем. И уйдем." И за что ты со мной после этого два часа не разговаривала, ума не приложу. Гости-то ушли сразу, так что тост в тему получился.

Знаешь, а я ведь сейчас футбол досмотрю, часок за компьютером поиграюсь, покурю раз двадцать, волосатую грудь почешу, залезу к тебе под одеяло и стану тебя за плечо трясти: "Не спишь? А чего? Спи, солнышко. Поздно уже. Доброй ночи!"

Слушай, как ты меня терпишь, а?